Тренды безопасности. Отступит ли национальное государство?

Война - как главный стимул

Большинство проживающих на планете граждан во время просмотра новостей  всё чаще слышат слово «мир». Вот и президент США Дональд Трамп, выступая перед публикой на совместной с Израилем встрече заявил, что добьется «великого мира» на Ближнем Востоке; представители МИД в попытках урегулировать сирийскую проблему в рамках «Женевы-2» говорили о «реально возможном мире в Сирии». Считая делом высокой чести в духе Венской конференции 1815 года, даже нейтральные участники стараются выдумать и представить на всеобщее обсуждение «формулы достижения мира». Тем временем, миротворцы бомбили бывшую Союзную Республику Югославию; американцы с союзниками по коалиции устроили настоящую мясорубку в непокоренном Афганистане, Ираке и Пакистане. Потом наступила «Арабская весна», затем стало еще хуже. Но вместе это почему-то называлось «миром любой ценой», на котором не наживает себе политическую репутацию только самый ленивый популист. А что представляет собой этот «мир»? Отказ от войны? Её отсутствие? В таком случае, что же представляет собой сама «война»? Возникает противоречие: война - это способ движения к миру. Но это совершенно не так, ведь мы знаем из учебников истории, по урокам трагедий ушедших веков, что война – это результат отказа от мира, а не его производная. Война предстает в качестве беды с катастрофическими разрушениями, потерями, горечью и страданиями. Согласно опытным теоретикам и практикам война (Джон Джозеф Першинг, Луи Бертье, Карл фон Клаузевиц)это «акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю» и, в сущности, является продолжением политики «другими средствами».

Бряцанье «войной» на фоне происходящих общественно-политических трансформаций выглядит не совсем корректным. И дело тут отнюдь не в лингвистическом символизме, игре в ассоциации и даже не в классовых антагонизмах. С эволюцией международного права и демократизацией общественного мнения о «войне» стало говорить неэтично. Подходов было предложено множество: начиная с отказа от войны, как «средства решения споров» Лиги наций до «применения силы», «агрессии» и «вооруженного конфликта» в документах ООН.

А ведь не так давно война приняла новую форму: ставятся задачи о бесконтактном конфликте, выводящем из строя всю инфраструктуру противника. Дополнительную ответственность профильным органам власти создают средства массовой информации, которые идут в атаку ради заветного эфирного времени, взрыва общественного негодования, поднятия международного скандала. Для эффекта зрелищности «четвертая власть» изрядно смакует, а иногда и подтасовывает факты, еще больше запутывая потенциальных потребителей. Но не только СМИ в их современном, интерактивном виде стали показателем новой реальности. На арене появились и, так называемые, неправительственные организации, тщательно следящие за действиями воющих сторон. Благодаря их усилиям не один кабинет министров подавал в отставку.

Технологическая смена парадигм послужила импульсом к развитию, а распространение гражданского общества и неправительственных организаций заставила национальные государства придумывать новые способы игры в войну. Неужели иррациональный этатизм оказался бессилен перед выжидающими его опасностями?

Большинство традиционных субъектов международного права изрядно переплачивает за безопасность, акцентируя все свое внимание на огневой мощи своих армий. Крупнейшие державы заставляют налогоплательщиков раскошелиться под мнимыми предлогами сохранения стабильности. Словно навеянное безумие, сохраняет свою перспективу наличие фонового шума «внешнего врага», бесконечно угрожающего процветанию народа. Настоящие противники оказались гибридными и безликими. Было бы безрассудством отворачиваться от объективных процессов глобализации и следовать полной автаркии при возрастающем уровне опасности, подстерегающем государство в любой сфере приложения его руки.

Креативный ирредентизм

Стремительно меняющийся мир требует ускоренного распространения информации, содержание которой стало сложнее (а сегодня и вовсе невозможно) контролировать. Национальное государство, таким образом, неосознанно загнало себя в ловушку, оказавшись в невыгодном положении. С одной стороны, оно борется на полях глобализации с политическими союзами и наднациональными, в каком-то смысле, космополитическими идеями унификации. С другой стороны, государство, как институт легитимного насилия не справляется с возложенными на себя обязательствами. Борьба дополняется полной неспособностью противостоять новым (гибридным) угрозам: транснациональным корпорациям, которые видят в правительствах мирового вампира, вцепившегося в шею и не отпускающего ни на минуту; международным организациям, рассматривающим национальные и личные интересы как угрозу общечеловеческим.

Само слово «государство» имеет тысячи определений. В статье 1. Конвенции Монтевидео о нем говорится как «субъекте международного права, который должен обладать следующими квалифицирующими его характеристиками: постоянным населением, очерченной территорией, правительством и способностью вступать в отношения с другими государствами». Под государством можно понимать и особый тип корпорации, которая имеет узаконенное средство принуждения и насилия. Мы не можем осязать его, но способны ощущать его косвенное присутствие, материализованное в символах, народе, общей идентичности, географических границах, принятых законах и действиях от нашего имени, однако и эти термины требовали бы точного указания, чем и должны заниматься соответствующие науки. Желая получить максимальный контроль, будь оно обществом равных возможностей или авторитарного командно-административного контроля, государству не хватало динамизма. Стали преобладающими две взаимодополняющие тенденции:

1. Минимизация издержек и рост качества.

• Апологеты ускоренного перевооружения для «нужд нации» переориентировались на проблемы прав и свобод человека в военных конфликтах. Что касается остальных, то это были преимущественно милитаризированные авторитарные режимы, продолжающие делать ставку на мобилизацию (оперативную конверсию производства, всеобщий призыв и баланс между сухопутной, воздушной и морской техникой в количественном выражении). Трендом стало сокращение производства военного тяжелого оборудования и боевой техники в связи с ограниченностью будущих войн (превалирование локальных конфликтов, с исключением мировых). Практика войн во имя сдерживания влияния коммунистических государств в Азии и Африке наглядно продемонстрировала, что для успеха достаточно иметь небольшую, мобильную, хорошо обученную армию с воздушной поддержкой и средствами оперативной доставки. Теперь не нужно было использовать средние, легкие и тяжелые танки – их заменили универсальные модели; благодаря изобретению подствольных гранатомётов M203, переносных пулеметов и ручных ракетных установок один солдат по огневой мощи превосходил предшественников. Для национального государства это означало победу интенсивного роста над экстенсивным. Кульминацией стало сокращение армии с последующей реструктуризацией в условиях неумолимого роста численности населения земли, которое перешагнуло отметку в 4, 5 и достигло 7 миллиардов человек. Между тем, численность сухопутных армий и количество войск продолжает сокращаться. В 1991 году объединенная коалиция, включающая в себя трех из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН (первая совместная миротворческая операция по одну сторону баррикад СССР и США), отправила 480-тысячную группировку войск в Ирак Саддама Хуссейна, напавшего на Кувейт. Эта группировка, по меркам истории, составляла всего лишь 1/3 от армии Вильгельма Второго, выступившей против Франции в сентябре 1914 года. Сегодня, крупнейшими по численности армиями остаются вооруженные силы Китайской Народной Республики и Индии. При сравнении с численностью населения государств «группы БРИКС», эта цифра кажется катастрофически малой.
  

2.Движение к открытому обществу. 

• Неокейнсианская экономическая политика дала мощный стимул к созданию прочной основы динамичного развития. На ключевые позиции вышла сфера услуг и её главный продукт – знания и информация, ставшие основным пунктом в отставании государства как главной корпорации от своих первоначально контролируемых капиталистических сюзеренов – транснациональных компаний. За нарастающим отставанием в обладании таким ресурсом, как информация, (о чем немало сказано в трудах Хесуса Уэрта де Сото) происходит искусственное торможение в поступательном развитии гражданских и институциональных начал, что приводит к долгосрочному застою. На этом этапе плановая экономика терят конкурентоспособность, что означает её неминуемый крах. Параллельно живучий государственный капитализм не успевает за высокотехнологичным ростом частного сектора, который производит товары с уникальными свойствами. Например, обустройство «манхэттенского проекта» вместе с вводом в эксплуатацию крупнейшего промышленного предприятия по созданию атомного оружия потребовалось менее трех лет. Советский Союз, несмотря на все технические сложности, успешно внедрял в производство новые образцы бомбардировщиков ТУ, истребителей МиГ и СУ, танки модели «Т» за считанные годы после разработки. Конвейерное производство штамповало технику тысячами. В нынешних условиях разработка систем обычных вооружений занимает годы, а то и десятилетия. Введение их «в строй» осуществимо лишь малыми партиями (если не в единичном экземпляре) и последующей поставкой в действующую армию не раньше чем через 10-20 лет. И не важно, являетесь вы самой мощной и дорогой армией мира, делаете заказ для государств «группы 7-ми (G7) или 20-ти» (G20), формируете ли общий бюджет со странами НАТО, или получаете крупную скидку у своего экономического партнера. Реальность экономики с международной специализацией такова, что вам нет смысла воевать с великой державой и втягивать себя в изнурительную военную авантюру. У вас попросту не хватит ресурсов, вы попадете под международную изоляцию и потеряете всё благосостояние, правительство будет отдано под международный трибунал (принудительной интервенцией), а популярность гуманистических концепций в любом уголке мира и лоббизм институтов прав человека раздавит вас политически.
  

 Да, в каком-то смысле нации стали более устойчивыми: не осталось ни одной страны, которая признает открытое насилие решением проблемы. Сто девяносто три государства, составляющие основу международной системы, являются легитимными с точки зрения юридических формальностей и законодательных процедур. Уже не кажется таким очевидным противоречивое предсказание С. Хантингтона о столкновения цивилизаций. . Опасность пришла оттуда, откуда её не ждали.

                                                                                     ***

          Вопросы государственной безопасности обусловлены исторически, но лишь сейчас спрос на безопасность перескочил через важный рубеж мирового status quo. Еще в эпоху революционных перемен в России, С.А.Корф предполагал, что основным, «не подлежащим ни капли сомнения, политическим началом государственности представляется гарантирование народу, составляющему государство, полной безопасности извне и мирного развития внутри». Защита сообщества, как самоцель, послужила началом распространения феномена секьюритизации. 

Трюк с секьюритизацией проделывать тем легче, чем теснее завязано отождествление институтов власти и их жизнеспособности с личными потребностями в комфортном и защищенном существовании.

А) Рестриктивный подход становится ответом на трансграничные вызовы, которые угрожают вырождению политического тандема, подрыву его фундаментальных духовных, культурных, социальных, экономических основ могущества и существования наций, поэтому государственная машина должна быть мобильной.

Б) Проактивный подход к трансграничным вызовам вполне подробно представлен историей внешней политики США. Администрации Джоржа Буша старшего и Билла Клинтона первыми применили концепцию политического доминирования через лидерство в «демократическом мире». Доктрина «расширения демократии» предполагала сосредоточенность на региональных проблемах по четырем исходным сценариям. Первый связан с подписанием обзорной директивой №13 (PRD 13), разделившей понятия миротворчества от операций по принуждению к миру. Такой базис выдвинул дилемму интервенции, на решение которой до сих пор тратится огромное число интеллектуальных ресурсов. (Детально и доступно о проблемах гуманитарных интервенций рассказал Генеральный секретарь ООН Кофи Аннана в докладе «При большей свободе» от 21 марта 2005 года). 

Второй сценарий выражен политикой сдерживания. Её аккумулирующим началом стал всплеск дискуссий о жертвах агрессий «авторитарных режимов». Третий сценарий отдает должное стратегии контрраспространения (понятие, придуманное Лесом Эспиным в 1993 году для пресечения попыток получить оружие массового поражения третьими державами). Последний сценарий подразумевает ведение (гипотетическое) ограниченной войны с великими державами без применения тактического ядерного оружия. События 11 сентября внесли существенные коррективы в политику секьюритизации во всем мире.

При Дж. Буше младшем был осуществлен поворот к детально проработанной неоконами концепции транснациональной войны. «Стратегия национальной безопасности» 2002 года разделила понятие «упреждающий удар по противнику» и «превентивный удар» по еще не состоявшейся угрозе. Нивелирование издержек в самом зачаточном состоянии оказалось созвучным национальным интересам, особенно после распространения сетевых войн.

К сожалению, внутренние противоречия и слабость демократических институтов не позволили обрести устойчивость развивающимся странам. Система коллективной безопасности трещала по швам. Пока международная коалиция сил содействия безопасности боролась с несуществующим врагом в Афганистане, параллельно усиливая процессы трайбализма местных элит, а крупные державы устроили серьезный «разбор полетов» в хрупком мире тяжеловесов «традиционализма» Большого Ближнего Востока, на задворках квазикапитализма укрепляли свои позиции идеологизированные внесистемные радикальные группы.

В кладовой общества прогресса и благосостояния полным ходом шли приготовления самых масштабных провокаций, а цифровые технологии готовили первые ростки так называемого медиаджихада. Устроив показательные, бессмысленные войны в разных уголках мира за первое десятилетие ХХI века конкурирующие державы добильись большей разобщенности. И неважно, идет ли речь о вторжении в Ирак, вводе войск в Мали, бомбардировку Ливии, конфликте на Украине или о Сирийской трагедии. Конструктивный диалог, потенциально выступающий гарантом поступательного развития и национального согласия, был заменен на недоверие в ежедневно множащихся сферах, под напором санкций, квазисотрудничества. Крупные интеграционные проекты разваливаются под напором миграционного кризиса и популизма, а динамика двухсторонних отношений кажется менее устойчивой (чего стоят российско–турецкие отношения). Подающие надежды гиганты предрекаемого развития, вроде БРИКС, покрываются эрозией на фоне общего экономического спада и латентных конфликтов.

Новая волна разобщенности в пределах сложившихся границ уже наступила. Она подает нам сигнал о становлении новой нормальности, а значит, важно понять по какому пути нам двигаться дальше.